Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы - Страница 37

Глаза его при этом воодушевлённо сверкали, усы топорщились, бороду трепал ветер – одним словом, вид у волхва был совершенно безумный, а если дополнить всё это светящимися глазницами черепов, мрачными очертаниями мёртвых деревьев, бликами на поверхности угрюмой воды, зябким предутренним сумраком и скорбными воплями матерей жертв, то впечатление получалось крайне тягостное. Когда толпа заволновалась и по ней прокатилось испуганное, леденящее «ах», Цветанка поняла: главная героиня этого действа появилась. За спинами людей воровке было не разглядеть, что происходило впереди, и она белкой вскарабкалась на дерево.

«Глянь, глянь, Прядун, какой страхолюдина-то!» – послышался с соседней ветки голос Олешко.

«Ох, ну и морда! А пасть!» – ответил ему дрожащий голосишко Прядуна.

Мальчишки, как оказалось, уже давно сидели на дереве и прекрасно видели, как вдоль береговой линии неторопливо шагал огромный чёрный зверь, заставляя толпу шарахаться в ужасе. Бабы падали без чувств, мужики пятились с выпученными глазами, а кони под дружинниками начали нервно приплясывать, и только умелые руки седоков кое-как успокаивали животных. Сами дружинники старались удержать на лицах маску служебной непроницаемости, но не всем это хорошо удавалось – у некоторых в глазах читался откровенный страх.

«Ох, етить-колотить!» – вырвалось у самого Островида, конь под которым также дрогнул и затопал копытами.

Зверь прошёлся вдоль толпы туда и обратно, обводя народ совершенно человеческим, осмысленным взглядом; чёрная шерсть лоснилась в свете огней, с ярко-розового языка капала слюна, а под шкурой перекатывались бугры мускулов. А Цветанке хотелось крикнуть: «Глупые люди! Если бы вы знали, КОГО боитесь!» Если бы устрашённая толпа услышала печальную историю, рассказанную Невзорой минувшей ночью… Хотя, впрочем, чем эти люди отличались от отца и братьев Невзоры, прогнавших её вилами и топорами? Цветанка ожесточённо прищурилась и стиснула челюсти, заглушая стон сердца.

«Иди же, посланец Маруши! – простирая к зверю руки с исступлённо скрюченными пальцами, страстно восклицал Барыка. – Иди к алтарю своей госпожи и отведай дар, который мы принесли всем городом! Пусть великая Маруша простит нам наши прегрешения и снимет с народа горесть и болезнь, которой она нас наказала!»

Зверь вступил на мосток, соединявший капище с берегом. В наставшей тишине слышался каждый скрип досок под его тяжёлыми лапищами, а когда он вступил на землю островка, волхвы дружно упали на колени и простёрлись ниц в верноподданническом порыве. Цветанке хотелось выдрать бороды этим лицемерам. Перед людьми Барыка обходился с Невзорой, как со священным зверем, неприкасаемой посланницей богини Маруши, а на деле… Тьфу. Но старикашка ещё не знал, что его власти над Невзорой пришёл конец.

Чёрная волчица, проходя мимо простёртых в подобострастном поклоне волхвов, враждебно приподняла верхнюю губу, обнажив клыки, и слабо рыкнула. Обезумевшее сердце Цветанки частило так, что ей стало не хватать воздуха… Грудь разрывалась в ожидании, занемевшие руки из последних сил держались за ветку.

Волчица миновала ворота и направилась вверх по крутой тропинке к алтарю, вокруг которого сидели девочки. Как мягколапая ночь с глазами-звёздами, она приблизилась к ним, внимательно заглянула в их заплаканные лица, потом склонилась над самой младшей и принялась умывать её широким языком, слизывая с её щёк слёзы.

«Лебёдушка!» – заголосил знакомый женский голос.

Зверь на миг поднял голову, высматривая в толпе кричавшую, потом снова обернулся к девочкам. То же самое волчица проделала с соседкой младшей жертвы, затем облизала третью девочку… Люди застыли, не понимая, как это расценивать: то ли Марушин пёс пробовал жертв на вкус, то ли утешал их. Конечно же, все предполагали первое, и только Цветанка знала правду и ликовала на дереве.

«Лижет – знать, пробует, – шёпотом высказал всеобщую мысль Олешко. – Щас жрать будет, зверюга проклятый!»

«Умолкни, дурачина», – сердито фыркнула на него Цветанка.

На светлеющем небе всё ярче разгоралась заря. Озеро дремало под полупрозрачным покрывалом тумана, и Цветанке ни к селу ни к городу снова привиделся белый волк, тревожно глядевший на огромное, раскинувшееся почти на всю озёрную гладь отражение зеленоглазой красотки. Сморгнув наваждение – сейчас было не до девиц, – Цветанка во все глаза следила за оборотнем, который к общему удивлению вёл себя по отношению к девочкам не как кровожадное чудовище-убийца, а как огромная ласковая псина. Закончив с облизыванием жертв, он направился вниз, обратно к воротам. Глаза наблюдавшего за этим Барыки изумлённо и непонимающе выпучились.

«Эй! – забыв недавнюю почтительность и раболепие, грубо крикнул он. – Ты чего их не жрёшь, шкура блохастая? Не нравятся, что ли? Самых хороших, жирных да откормленных ведь выбрали! Ишь, привереда какая! А ну!»

Старик вскочил на ноги, и его узловатый палец с пожелтевшим и длинным, похожим на коготь ногтем в указующем жесте вытянулся в сторону алтаря. Волчица и не подумала повиноваться – остановилась напротив Барыки, грозно пригнув голову и скаля длинные и бритвенно-острые клыки. В каждом изгибе её лохматого тела, в каждом жёстком волосе вздыбленной на загривке шерсти читалась немая угроза, и до похолодевшей Цветанки наконец начало доходить…

«Жри их, проклятая псина! – срывающимся голосом вопил Барыка, топая ногами. – Ты для чего здесь? Жри, а то больше никакой сыти не получишь! Крыс ловить станешь! Взвоешь у меня, когда брюхо-то от голода подведёт!»