Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы - Страница 101

101

В итоге, так и не найдя надёжного места для тайника, она мало-помалу съела остатки своей добычи – мясо даже не успело толком промёрзнуть. Не так уж его оставалось и много, не стоило из-за него и суетиться. Свет в окошке зимовья между тем погас, и Цветанка решилась заглянуть в домик. Отыскав узелок с одеждой, она перекинулась в человека.

На предварительный стук никто не отозвался, и Цветанка, осмелев, распахнула дверь, которая оказалась прикрытой неплотно. Голубовато-серый свет утра, проникнув в дом, озарил небольшую комнатку с печью, столом, лавками, полатями под потолком и лежанкой в углу, застеленной медвежьей шкурой. Печь остыла, и дом выстудился: при дыхании у Цветанки вырывался из ноздрей белый туман. Она вздрогнула: на медвежьей шкуре кто-то лежал.

Первым её порывом было: «Бежать!» Однако, заметив длинную седую бороду человека, она подумала: что мог сделать ей дряхлый старик? Никакого оружия при нём она не заметила… Да даже если бы оно и было, смертельного вреда оборотню не нанесло бы. Поколебавшись на пороге, Цветанка вошла и прикрыла за собой дверь.

На столе стояла деревянная миска с остатками засохшей пшённой каши и потухшая масляная лампа, на лавке лежала дорожная котомка со свесившейся до самого пола лямкой, а у стены обнаружился длинный кривой посох. Ещё не успев перевести взгляд на лицо человека, Цветанка застыла в холодящем предчувствии и уставилась на этот посох, показавшийся ей знакомым. Хотя… мало ли стариков с посохами бродит по дорогам? Медленно повернувшись к лежанке, она ещё пару мгновений боялась всматриваться, а потом всё же подошла поближе и склонилась над стариком. Сухая, опутанная сетью жил рука безжизненно свешивалась с края лежанки… Дотронувшись до неё, Цветанка ощутила холод.

Леденящее веяние коснулось и её сердца.

Она нашла масло, высекла огонь (такая необходимая вещь, как огниво, всегда была у неё с собой), заправила и зажгла лампу. Двигаясь медленно и осторожно, словно боясь разбудить покойника, она поднесла дрожащий источник света к его лицу. Рыжеватый отсвет озарил густую сеточку морщин, нос с горбинкой, кустистые седые брови. Печать безмятежности лежала на этом лице, точно старик, завершив свои земные дела, и правда уснул, и ему снилось что-то светлое – может, его внуки, играющие в саду…

«Что за бред, – оборвала свои мысли Цветанка. – Может, у него сроду и не было ни сада, ни внуков…»

А вот что точно было у него когда-то, так это заячий плащ, который он подарил Цветанке в тот дождливый день, когда она сломала ногу чёрному всаднику. Плащ этот и сейчас покрывал её плечи.

– Вот мы и встретились, дедуля, – пробормотала она.

Розовые утренние лучи коснулись замёрзшего окошка, когда она обнаружила себя неподвижно сидящей за столом. Ей было больно смотреть на сияющую ледяную сказку, нарисованную морозом и оживлённую солнцем, но она смотрела, пока не заслезились глаза. Ощущение тёплой влаги на щеках окончательно вернуло её к яви, и она медленно и робко, с затаённой скорбью в сердце оглянулась на мёртвого старика.

В дровяном сарайчике нашёлся и кое-какой земляной инструмент. Выдолбив киркой в каменно-стылой земле неглубокую яму, она опять оцепенела. От работы взмокла под мышками рубаха, и зимний ветер холодил тело, но Цветанка во власти неподвижности смотрела на разверстый зев могилы, на чёрные комья мёрзлой земли на снегу…

Перед тем как похоронить тело, она долго сидела на краю лежанки, потом расстелила на полу заячий плащ и опустила старика на него, закутала и подняла на руки. Он оказался совсем лёгким, сухим, как набитый сеном тюфяк, а может, это у Цветанки сил прибавилось после обращения в Марушиного пса.

Опустив тело в могилу, она присела рядом на корточки. Косые лучи солнца румянили снег, а тени от стволов лежали на нём холодно-голубыми полосами. Радужный блеск снежного покрова причинял боль глазам Цветанки, но она не могла закрыть их – просто вытирала слёзы со щёк.

– Не довелось мне узнать твоё имя, – промолвила она, склоняясь и осторожно гладя остывший желтовато-бледный лоб покойного. – Можно, я буду звать тебя просто дедушкой? Не знаю, живы ли мои деды с бабками по отцу и матери… Меня воспитала бабушка Чернава, но её уж нет… Вот и тебя не стало. Никого родного у меня не осталось на целом свете… Нет, есть где-то Соколко, мой отец, но он далеко и не знает, кем я ему прихожусь. Удивительно: я вижу тебя всего второй раз в жизни, а как будто родного человека хороню. Спасибо тебе за плащ, дедуля… Он очень тёплый и не раз спасал меня, но он принадлежит тебе – в нём я и предаю тебя земле.

С тех пор как Цветанка покинула Белые горы, она не перемолвилась словом ни с одной живой душой, и снова слышать звуки собственной речи было странно и непривычно. Зимний лес молчал утренней морозно-звенящей тишиной, торжественной и светлой, розово-радужной, слепящей. Где-то с еловой лапы упал снег, где-то гулко треснул от холода старый ствол дерева…

«А мне уж в могилу скоро. Туда его с собою не возьмёшь… А так, глядишь, добрая вещь ещё кому-то верой-правдой послужит».

Это мудрые старые ели подсказали Цветанке бережно вынуть тело старика из холодной ямы и закутать его в медвежью шкуру с лежанки. Плащ следовало оставить на память о нём, и Цветанка молча поблагодарила заснеженных красавиц за добрый совет. Прикрыв краем шкуры лицо дедушки, она начала засыпать могилу.

Самую светлую часть дня, если только не было пасмурно, Цветанка обычно проводила во сне, но сейчас глаза жгло от горького бодрствования. В котомке старика нашёлся ломоть зачерствевшего ржаного хлеба, кусок старого свиного сала и твердокаменный печатный пряник. Видимо, всё это пролежало здесь не один день после того, как лампа погасла… Ещё у стены остался посох, а на крючке висел полушубок – его Цветанка как-то не заметила сразу. Может, стоило похоронить дедушку в нём? Впрочем, ладно, сделанного не воротишь.

101