Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы - Страница 100

100

Когда нагоняющая сон слабость отступила, и Цветанка вновь ощутила пружинистую силу в теле, она поняла: это её родная Воронецкая земля. Вот только куда ей теперь податься? Уйти в леса и жить волком-отшельником или держаться ближе к людям, чтобы не озвереть окончательно? Цветанка неосознанно склонялась ко второму способу существования, и её путь пролегал близко к людскому жилью. Ночами она двигалась, а днём, расстелив где-нибудь в укромном, защищённом от яркого света и ветра местечке заячий плащ, перекидывалась в Марушиного пса, сворачивалась калачиком, укрывалась пушистым хвостом и отсыпалась. Густой зимний мех спасал от мороза, и спалось ей вполне неплохо.

Жила она охотой и не голодала. Помня азы, которым её обучила Серебрица, она мало-помалу ловила лесное зверьё, хотя опыта у неё было ещё не слишком много, и в поисках добычи порой приходилось побегать не один день. Когда долго не удавалось поймать кого-нибудь теплокровного, она нехотя ломала первый тонкий ледок и опускала руку в обжигающе холодный мрак воды. Приём с сетью из хмари выручал её не раз, и она досыта набивала желудок рыбой. Чудищ со щупальцами она, к счастью, больше не встречала, но мурашки страха бегали по её коже всякий раз перед очередной рыбалкой. Ловить она старалась осмотрительно, с берега: невидимая сеть могла растягиваться сколь угодно далеко и пустой никогда не приходила – хоть что-нибудь да попадалось.

Встречала она и других Марушиных псов. Совсем рядом с людьми их можно было увидеть редко: они предпочитали глубокую, нехоженую лесную глушь. Держались оборотни небольшими стаями, как волки, и, как у волков же, каждую стаю возглавлял вожак. Цветанка по глупости сунулась было к одной из стай – познакомиться, но еле унесла ноги. Особенно враждебно повели себя волчицы: видно, они опасались, как бы Цветанка не увела у них мужей. Права оказалась Серебрица: никто не горел желанием ей помогать и подсказывать. Чужаков стаи не любили и далеко не каждого новичка к себе принимали.

Попадались и одиночки, как она. Однажды, когда она только что достала из полыньи улов и собиралась устроить себе рыбный день, на неё напал чёрный как смоль Марушин пёс. Был он огромен: гора мускулов, жёлтые глаза с кроваво-красным отблеском и клыки длиной в два пальца, двухаршинный хвостище – одним словом, красавец. Цветанка сначала подумала, что он всерьёз желал отобрать у неё рыбу, а её саму прогнать или вовсе убить, а потому вскочила и принялась обороняться в меру сил, но вскоре уловила в выпадах этого чёрного наглеца игривый оттенок. Он не кусал её, не бил лапами, только угрожающе прыгал вокруг и рычал, а потом, нахальным образом сожрав пару рыбин, спросил:

«Тебя как звать?»

«Цветанкой», – ответила озадаченная и поражённая таким напором воровка-оборотень.

«А я – Буян. Бабу себе ищу, в охоту я вошёл на эти дела. Ты мне подходишь, айда со мной, вместе будем жить».

Про себя Цветанка хмыкнула: вот это деловой разговор! А уж она-то и так, и этак, и с приплясом, и с прискоком, и на кривой козе, и на белом коне подъезжала к девицам, обхаживая их, а этот – «бабу хочу, айда со мной». И всё. Впрочем, суть их желаний была одинакова, только этот красавчик тратил меньше слов.

«Ты – жених завидный, подругу себе легко найдёшь, – ответила она с такой же прямотой: иного обхождения этот самец не понял бы. – А я тебе не подхожу, вернее, ты – мне. Я мужиков не люблю, я больше по девушкам. Не пара я тебе».

У того даже шерсть вздыбилась, уши встали торчком, а глаза округлились.

«Это как так?»

«А так, – отрезала Цветанка. – Не по пути нам. Ступай своей дорогой. Не видишь? Обедаю я».

Этот ответ чёрному красавчику не понравился. У него не укладывалось в голове, что его великолепная самцовая стать может прийтись кому-то не по нраву, да и такие предпочтения, как у Цветанки, были ему непонятны. Нахмурившись и встряхнув головой, он попытался уже на языке тела навязать ей свои желания, и Цветанке пришлось давать отпор. Схватка вышла такой жаркой, что лёд не выдержал страсти и проломился; мертвяще-ледяная вода остудила пыл назойливого ухажёра, а Цветанка успела уйти по невидимым ступенькам победительницей, если не считать намятых боков и царапин от когтей.

Зима вступала в свои права, морозы крепчали и вонзали ледяные когти в грудь земли: настал месяц лютовей [22]. Холода стояли такие, что мех Цветанки-оборотня седел от инея, а ресницы смерзались. В один из студёных вечеров она бродила в зимнем лесном царстве, окутанном голубым колдовством сумрака. Ей удалось в одиночку завалить оленя, и она в душе гордилась этим, вот только похвастаться ей было не перед кем – только тёмные стволы деревьев да наряженные в кружевную изморозь кусты стали свидетелями её охотничьего успеха. Нетронутый снег обагрился тёплой кровью, а в животе Цветанки разлилась приятная сытая тяжесть. Наевшись, остатки она решила припрятать; разорвав тушу на куски, она задумалась. Уберечь мясо от чужих голодных пастей – выполнимая ли задача? Кто-нибудь неизбежно найдёт и съест её запасы. Не сторожить же их денно и нощно, в самом деле? Да и замёрзшее мясо грызть – только зубы ломать…

Блуждая в поисках надёжного места, она наткнулась на избушку-зимовье; такие лесные домики встречались нередко и были построены на расстоянии дня пешего пути друг от друга. Они никому не принадлежали, и воспользоваться ими для привала мог любой путник. Цветанка несколько раз отдыхала в них, убедившись предварительно, что там никого нет. Рядом с зимовьями всегда находились колодцы, а часто имелись и баньки, в которых Цветанка могла помыться по-людски, прогрев косточки паром, да постирать портки с рубахой. Зная, что к человеческому жилью звери боятся подходить (в ней самой иногда пробуждалась искорка такого опасения), она подумала: «Вот подходящее место, чтоб припрятать мясо». Однако в окошке тускло тлел свет, и Цветанку это спугнуло: значит, дом не пустовал. Но беспокойная струнка любопытства вдруг натянулась и зазвенела в ней, заставив припасть к маленькому заиндевевшему окошку… Ничего толком не разглядев, Цветанка опасливо отошла от избушки.

100