Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы - Страница 94

От радужного клубка птиц-сестёр отделилась Птица-Грядущее и тронула душу Цветанки тревожным взмахом сияющего крыла. Под его сенью скрывалась богато одетая женщина с печалью в тёмном омуте глаз – та самая, чей образ был и чуден, и, как это ни странно, знаком. Но не таилось ли в этом нового подвоха? С одной стороны, Цветанка уже однажды последовала за подсказками Призрачного волка – самой себя из будущего, и эта дорога привела её под власть Маруши, а с другой – глаза этой женщины напоминали ей… Воровка боялась себе признаться, на чьи глаза они были похожи.

Целый день она шлялась по городу, сама толком не зная, кого или что ищет. Моросящий дождь щекотал лицо, мочил свитку, и Цветанке было отчего-то душно, хотя вокруг царил осенний холод: в груди жгло от какого-то предчувствия. По старой привычке воровку потянуло на рынок, где она затесалась в толпу и срезала пару кошельков. «Улов» в обоих оказался небогат, но Цветанка стянула их не оттого, что нуждалась в деньгах – скорее, просто из любви к своему «ремеслу». Оно помогало ей ощутить себя прежней – той Цветанкой-Зайцем, которой она была до обращения в Марушиного пса. Новая звериная ипостась – её сумеречное, жуткое второе «я» – пугало воровку, её ещё влекло к людям, а привычное занятие успокаивало её и давало возможность острее почувствовать себя человеком.

Но всё это не то, не то! Не затем пришла сюда Цветанка, чтобы щипать народ… Озираясь с тоской, она морщилась, как от зубной боли, но всё никак не находила нужные ей глаза. Где же она, эта богатая женщина? А в следующий миг воровка пригнулась: возвышаясь над толпой и рассекая её, между торговых рядов ехал человек в чёрном – княжеский соглядатай из особой дружины. Уверенно правя великолепным чёрным конём с длинной шелковистой гривой, он зорко всматривался в людей в поисках недозволенных вышивок на одежде. Впрочем, основной работы у него было мало: редко у кого встречалось вышитое верхнее облачение – лишь у зажиточных, а народ попроще ходил в серой, чёрной, коричневой одёже без украшений. Только бабы порой щеголяли яркими платками, но в хитросплетениях узоров на них трудно было разглядеть что-то противозаконное. Наводя на народ страх, всадник одним своим видом призывал его к порядку, а Цветанка вдруг дёрнулась, подтверждая пословицу «на воре шапка горит». Если б она устояла на месте спокойно, всадник, быть может, и вовсе не взглянул бы на неё, но её резкое движение привлекло его внимание. Его взгляд впился в Цветанку, как ледяная игла, и он направил коня к ней. Проклиная на чём свет стоит свои сдавшие нервы, воровка бросилась наутёк: ничего иного ей не оставалось. Стук копыт, дыхание коня, бряцание оружия – все эти звуки ранили обострившийся слух Цветанки, и она буквально спиной чувствовала, как сокращалось расстояние между ней и всадником, который уже заносил над ней длинный кнут – но не простой, а с грузом на конце. Удар такого кнута в голову мог запросто пробить череп. Ради своего спасения Цветанке пришлось пробудить в себе ту ипостась, которая так пугала её: невидимый слой хмари под ногами тут же в разы ускорил её бег. Вдруг в ней взыграло озорство, и она вызвала себе на помощь «соплерадугу». Ухватив один особенно длинный тяж, она велела ему затвердеть и натянуться верёвкой невысоко над землёй. Она продолжала исследовать свои новые возможности, и они с каждым разом удивляли её…

Люди, не видя верёвки из хмари, свободно проходили сквозь неё. «Неужели не сработает?» – ёкнуло у Цветанки в животе. Но нет – стоило всаднику приблизиться, как невидимая верёвка обрела плотную напряжённость, и конь споткнулся о незримое препятствие. Это было сокрушительное падение: красивый чёрный зверь рухнул и своим боком придавил наезднику ногу. Вопль пронёсся над толпой, и Цветанка похолодела: кажется, её шалость обернулась переломом. Благородное животное, пытаясь подняться, ещё больше раздавливало ногу всадника, и его крик боли порвал бы душу кому угодно, но только не Цветанке. Мимолётный холодок схлынул, уступив место злорадству, и она не сдержала звонкого хохота, рвавшегося из её груди. Вдруг в затуманенных страданием глазах всадника отразился страх, а Цветанка языком ощутила у себя во рту удлинённые клыки… Захлёстнутая пылом своей забавы, она рыкнула:

«Ну что, понял, с кем связался, вражина?»

Тихо, так что услышала только воровка, с посеревших губ княжеского соглядатая сорвалось:

«Марушин… пёс…»

Цветанка лишь засмеялась ему в лицо и бросилась бежать, продолжая при этом хохотать. Этот смех стал её крыльями, которые несли её прочь с рынка, прочь из города, тогда как под сердцем зарождался чёрный ком ужаса. Это не Цветанка хохотала, а вселившийся в неё зверь радовался и упивался чужой болью.

Она упала на раскисшей дороге среди поля. Ветер волновал буровато-жёлтую гриву трав, а Цветанка пыталась откашлять из себя остатки душившего её смеха. Подставляя лицо дождю и не обращая внимания на свалившуюся наземь шапку, она умывалась, стирала мокрыми ладонями жуткий оскал, в котором застыл её рот. А может, пасть? Цветанка не видела себя со стороны, но чувствовала: сейчас она была страшна.

«Внучек, ты чего тут? Заплутал али беда какая стряслась с тобой?» – раздался вдруг старческий голос рядом – такой добрый и сочувственный, что дождевая вода на щеках воровки смешалась с чем-то солёным.

С нею поравнялся старичок в заячьем плаще, надетом мехом внутрь. Его лицо утопало в белоснежной длинной бороде, а у глаз собрались добродушные лучики-морщинки.