Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы - Страница 171

171

– Ну что ж, верный мой друг, попробуем тебя возродить, – вздохнула Лесияра, лаская кончиками пальцев холодные и потерявшие свой зеркальный блеск осколки клинка. – Никогда прежде ничего подобного не делали, но всё когда-то бывает в первый раз…

Лесияра собрала осколки в ножны и бережно подняла обеими руками, поддерживая рукоять, чтобы не выпала. Медленным шагом она пересекла палату и кивнула Ждане, ожидавшей за дверью:

– Идём к Твердяне, лада.

Яблони в саду спали белоснежным сном в кружевных нарядах из инея, а застенчивая молчунья Рада в барашковой шапке и щегольских чёрных сапожках с серебряным шитьём орудовала метлой, расчищая ступеньки крыльца. Завидев гостей, она посторонилась и отвесила низкий поклон.

– Здравствуй, здравствуй, дитя моё, – улыбнулась Лесияра, ласково щекоча внучку за ушком. – Скажи, мастер Твердяна дома?

Рада только отрицательно мотнула головой.

– Ага… Значит, в кузне работает? – предположила княгиня.

Ответом был быстрый кивок.

– Неудобно, конечно, отрывать её от работы, но придётся, – молвила повелительница Белых гор. – Не могла бы ты, моя хорошая, сбегать до кузни и позвать её сюда? Скажи, княгиня Лесияра просит прощения за беспокойство, но дело чрезвычайной важности. Слово в слово передай, договорились?

Рада несколько раз живо кивнула, прислонила метлу к стене и исчезла – только проход в пространстве замерцал и колыхнулся.

– Вот же молчунья, – усмехнулась ей вслед Лесияра. – Впрочем, это лучше, чем если бы она была болтушкой.

А тем временем дверь открылась, и на пороге показалась Дарёна – в бирюзовом очелье, таких же серёжках и в шапочке-плачее, которую ей предстояло снять только в день свадьбы. Волосы в её перекинутой на грудь косе стали выглядеть намного глаже и послушнее: видимо, мягкая белогорская вода укротила и смягчила их ершистый нрав.

– Здрава будь, государыня Лесияра! – чинно поклонилась девушка. – Здравствуй, матушка! Заходите, гостями дорогими будете!

Княгиня с улыбкой отметила про себя, что Дарёна значительно похорошела и поправилась, за что следовало благодарить как купания в источнике на Нярине, так и щедрую, душевную и сытную стряпню матушки Крылинки. «Откормили, отогрели лаской, вот и расцвела», – подумалось Лесияре с теплотой. Дарёна больше не походила на недоверчивого отощавшего зверька с угрюмым блеском во взгляде, в ней появилось исконно белогорское полнокровие, спокойная плавность движений, даже степенность. Ещё бы: живой пример матушки Крылинки был у неё постоянно перед глазами – тут и не захочешь, а переймёшь. Черты лица её не изменились, конечно, но их озарял и украшал теперь внутренний тёплый свет, родственный тому, какой пленил Лесияру в её матери Ждане.

– Рада видеть тебя, милая, – сказала княгиня, с подступившей к сердцу родительской нежностью целуя девушку. – Красавицей-то какой стала… Прямо загляденье.

Дарёна смущённо потупилась, на щеках у неё вспрыгнули очаровательные смешливые ямочки. Надо же, а Лесияра и не замечала их у неё прежде… Наверно, потому что девушка крайне редко улыбалась. Да и щёчки у неё теперь округлились, налились соком.

Вышла сама матушка Крылинка.

– Ох, а мы только что отобедали, – всплеснула она руками. – Ну ничего, мы быстренько новый стол-то соберём, не изволь беспокоиться, государыня!

– Я к мастеру Твердяне по важному делу, – объяснила Лесияра. – Не хлопочи, матушка Крылинка, мы сыты.

Впрочем, чтоб не обижать хозяйку, они с Жданой не отказались от небольшого потчевания. Солёная сёмга, блины с капустой и крутыми яйцами, пирожки с земляникой, мёд-вишняк и мятный квас – всё это тут же появилось на столе, соблазняя откусить хоть кусочек, выпить хоть глоточек. А вскоре послышались шаги главы семейства, и она вошла – в тяжёлых рабочих сапогах, с блестящим от пота чумазым лицом. Поклонившись Лесияре и Ждане со сдержанным, спокойным достоинством, она попросила супругу подать ей умыться. Ждана с Дарёной ушли в светлицу – поговорить о своём, о девичьем, а матушка Крылинка удалилась на кухню. Лесияра, оставшись с Твердяной наедине, взяла с лавки ножны с осколками вещего меча.

– Дело у меня к тебе, Твердяна, а точнее, просьба, – начала она. – Меч мой вещий раскололся. Возможно ли его перековать? Знаю, никогда прежде такого не делалось, но… А вдруг получится его восстановить?

– Хм, – насупила Твердяна чёрные брови, потирая подбородок в угрюмоватом раздумье.

– Почему я обращаюсь именно к тебе? – продолжила Лесияра. – Хоть я и сама ковала этот меч, но для восстановления клинков нужна особая сноровка. Перековывать гораздо труднее, чем ковать в первый раз; я не уверена, что смогу это сделать. Думаю, только ты и способна на это, твоим искусным рукам под силу всё.

С горестной бережностью княгиня извлекла осколки из ножен и разложила их на подушке. Твердяна долго рассматривала их, касаясь острых краёв тёмными, рабочими пальцами, а после спросила:

– Как же это приключилось?

– Была я у моего зятя Искрена, показывала ему, как клинок кровоточит при направлении его на восток, – поведала Лесияра. – И вдруг меч не выдержал… Разнесло его на куски. Все до единого обломки были собраны, все они здесь, перед тобою. Утрата этого меча для меня… – Княгиня запнулась и смолкла, чувствуя невыносимую горечь, подступившую к горлу и отнявшую дар речи.

– Я всё вижу, госпожа моя, и чувствую твоё горе, – смягчая суровую, шероховатую хрипотцу своего голоса, сказала оружейница.

171