Дарёна уткнулась в подушку, устраиваясь поудобнее и стараясь не наваливаться на раненую лопатку. Боль, разбуженная Твердяной, понемногу засыпала снова, но с нею утекали и силы, склеивая ей веки смертельной усталостью. На одного «червя» в ране стало меньше… Никем не тревожимая, Дарёна поплыла на волнах зимней дрёмы.
На неё смотрели из тумана жёлтые глаза Марушиного пса, в которых развёртывалась череда её скитальческих дней. Горечь пыльных дорог, колышущиеся травы и цветы, купание нагишом под луной и щекотка пальцев васильковоглазой подруги… Почему им не позволили перемолвиться хотя бы парой слов? Смутная досада на всех – на Лесияру и Радимиру с её пограничной дружиной и даже на мать – глухо роптала под сердцем. Дарёна с обречённостью и болью приняла объяснение, что Цветанка стала Марушиным псом, и теперь ей ходу в Белые горы нет, но сердце не находило покоя и металось. Всему виной была одна царапинка от когтя – так сказала Радимира. Чьего когтя, она не уточнила, но Дарёна и так догадывалась: это та зеленоглазая девица с пепельными волосами, которой Цветанка увлеклась в Марушиной Косе. Что-то волчье было в её улыбке, открывавшей небольшие острые клыки…
Из потока дремоты пополам с печальными думами Дарёну вынуло острое и ягодно-сладкое чувство: Млада близко. Её синеглазая избранница получила месячный отпуск в награду за выполнение опасного задания и отдыхала у себя в лесном домике-заставе, но виделись они с Дарёной часто. Дрёма слетела голубым покрывалом сумерек, и девушка, встав, выглянула в окно. Через заснувший под покровом первого снега сад мягко скользила огромная чёрная кошка, оставляя на белом зимнем ковре широкие следы лап, и сердце Дарёны тут же согрелось пушистой, мурчащей нежностью. Она распахнула окно, и в него вместе с потоком пахнущего морозом воздуха проникла Млада, принеся снежинки на чёрном мехе и свет любви в чистых, как безупречные синие яхонты, глазах.
– Ах ты, моя киса, – сразу запустив пальцы в густую шерсть, проворковала Дарёна.
Огромная «киса» разлеглась на постели, изящно потягиваясь и непрерывно мурлыча. Дарёна устроилась рядом, отогревая подушечки её ступавших по снегу лап, целуя в нос и почёсывая за пушистыми ушами. С каждым днём нежность росла и крепла, окутывая сердце плотным уютным коконом, и Дарёна сама недоумевала, как она ещё недавно могла сомневаться в своих чувствах к чёрной кошке. Радость озаряла душу, когда шею ей щекотали длинные усы, а когда на колени ей ложилась тяжёлая широкая лапа, внизу живота что-то ласково и горячо напрягалось.
Кошка перевернулась на спину, и Дарёна не удержалась, чтобы не почесать ей живот. Глаза Млады превратились в яхонтовые щёлочки, а поток мурчания лился неиссякаемо.
– Нравится? Нравится, да? – засмеялась Дарёна.
На глаза ей попался клубок красной пряжи – самый большой в корзинке для рукоделия и румяный, как наливное яблоко. Схватив его, девушка игриво покрутила им над кошкой, и длинная лапа со спрятанными когтями потянулась вверх, тронув клубок. Глядя, как чёрный зверь перебрасывал его с передней пары лап на заднюю, вращая им в разные стороны, Дарёна смеялась и таяла от умиления: ну ни дать ни взять – обычная кошка, только огромных размеров. Однако игра игрой, а всё-таки где-то в уголках сапфировых глаз светилась ласковая снисходительность мудрой дочери Лалады, изображающей кошачьи ужимки, чтобы позабавить свою любимую девушку. Обняв кошку, Дарёна прильнула щекой к щекочуще-тёплому меху и зажмурилась со счастливой улыбкой.
– Я люблю тебя, – мурлыкнула она.
«И я тебя люблю, счастье моё», – прозвучало у неё в голове с бесконечной нежностью.
Улегшись сверху на тёплый пушистый живот Млады, Дарёна принялась за излюбленную игру – «где у кисы мурчалка?» Наверняка обычная кошка от такого количества тисканья и объятий уже не выдержала бы и принялась орать и вырываться, но только не Млада. Она позволяла Дарёне всё: поцелуи в нос и уши, пересчитывание когтей и усов, щекотание подушечек лап – правда, при последнем она извивалась, сучила лапами и в конце концов сбросила девушку с себя. Упав на постель, Дарёна уткнулась в кошачий мех, чтобы заглушить рвущийся из груди хохот.
– Мрряв, – гортанно раздалось в ответ. А голос в голове девушки добавил: – «Ну всё, хватит, щекотно же!»
Потом они просто лежали в обнимку. Дарёне было трудновато дышать под весом чёрной лапищи, но в и этом она находила свою прелесть. Под защитой этой лапы она могла ничего и никого не бояться.
«Ну, как твои дела сегодня? – спросила Млада. – Рана не беспокоит?»
– Твердяна меня лечит, – ответила Дарёна, вороша пальцами её мех. – Сегодня ещё одного червяка вытащили.
«Червяка?» – удивилась Млада.
– Ну, я так себе представляю эти… остатки оружейной волшбы, – объяснила Дарёна. – Они мне кажутся такими горячими червяками внутри раны, и Твердяна их по одному выуживает оттуда. – И призналась со вздохом: – Это больно…
«Да, с оружейной волшбой шутки плохи», – вздохнула Млада.
– Если хоть один червяк останется, я не жилец. – Дарёна уткнулась в кошку, чтобы скрыть слёзы.
«Муррр… муррр… ладушка моя. – Млада пощекотала девушку усами. – Даже не думай об этом и не бойся ничего. Моя родительница своё дело знает… Она эту волшбу сплела, она и расплетёт, будь уверена».
– А если нет? – Дарёна подняла лицо, заглянув в синие глаза кошки. – Эта зараза… убьёт меня изнутри…
«Нет, – твёрдо ответила Млада. – Твердяна – великий мастер. Нет ничего такого, что бы ей не было подвластно».